Но если иезуит-лихач,
Вчера кропавший в «Общем деле»,
По новым вехам дует вскачь
И мажет грязью по панели:
«Ах, эмиграция! Вертеп!
Скандалы! Пьянство! Бриллианты!»,
Невольно крикнешь: «Шут! Ослеп?
Да разве вы-то — эмигранты?..»
Конечно, нужно возвращаться.
А. В. Пешехонов. «Почему я не эмигрировал»
Если б я торговал корсетами,
Кокаином или браслетами,
Если б я был куафером, шофером,
Или секретных дел акушером,—
Не нуждаясь в благословении Пешехонова,
Я бы уехал без оного.
Все такого рода двуногие
Обходятся без всякой идеологии:
Клиентура красных придворных дам
И изобилие советских панам
Создают такую пышную среду,
Что в ней можно жиреть хоть в аду…
Да и техника возвращения
Не представляет для них затруднения:
Почтительное выражение глаз
И превращенный в валюту алмаз.
Но у эмигранта-интеллигента
Душа и тело не из брезента…
Как прикажете начать комиссию?
Прибежать в советскую миссию
И под взглядом глумящихся глаз
Сочинить сто анкетных фраз?
«Прабабка моя сочувствовала капиталистам,
Я же с детства беспартийно тянусь к коммунистам,
Во время старого режима
Пострадал в полку нестерпимо —
За смех во время переклички
Был лишен ефрейторской лычки.
Потупив очи к советскому подножью,
Все свободы считаю буржуазной ложью.
Цель моего возвращения —
Культурное ближним служение…»
Ах, как будут ржать советские снобы!
Еще бы…
«Послушайте, кислый червяк,
У вас в порядке чердак?
Если даже при Троцком, обожавшем „Русское богатство“,
Даже Пешехонов был выслан из красного братства
В числе многих прочих,
Неподходящих для крестьян и рабочих,—
То зачем нам обменная эта кадриль,
Что за гиль!..»
Допустим на миг, что советская братия
Разрешит самораспятие,
Допустим, что после злобных допросов,
Надменных разносов,
Узилищ-чистилищ
Подарят жалкий остаток жизни,
Достойный слизня,
И разрешат эмигрантскому парию
Ради хлеба влезть в канцелярию,
Заниматься статистикой
И прочей дутой эквилибристикой…
Разве там мало своих голодных,
Готовых на все, что угодно?
Ведь цель возвращения —
Культурное ближним служение…
Что там делать свободной музе? Исследовать «книжные знаки»?
Что там делать студенту? Кустарить в «рабфаке»?
Что там делать ученым? Спросите у тех, кто выслан…
Распинаться ведь тоже надо со смыслом.
Чуждый идейного «лампадства»,
Я тоже встарь увлекался «Русским богатством»
(Номера с рассказами Муйжеля, правда, не в счет),
Но сегодня «Богатство» уже не оплот:
Дух и гордость встают на дыбы?
Есть различные на свете рабы,
Но томиться рабом у родного народа —
Подвиг особого рода.
Скажи без коварства:
Сердце ее, как небесное царство,—
Так как званые гости
Не явились на зов,
Она позвала со злости
Калек и слепцов.
За советом вы приходите ко мне?
Я вам дам его, но клятву с вас возьму:
Чтобы я спокоен был вполне,
Обещайте мне не следовать ему.
Учитель: Все блага жизни кто тебе послал?
Ты сам добыть не мог их — ты ведь мал.
Дитя: Мой дорогой родитель.
Учитель: А он откуда взял?
Дитя: От деда, господин учитель.
Учитель: Ах, нет! Да деду кто же дал?
Дитя: Дед сам достал.
«Как одолеть воробьев? — спросил знакомый садовник,—
Гусениц, жадных жуков, ос и проклятых кротов,
Мух, ненасытных червей и прочую гнусную нечисть?»
«Плюнь! — отвечал я ему: — Пожрут они сами друг друга».
Из общества с коллегой в час ночной
Ученый шел, задумавшись, домой.
«Вам там понравилось?» — Ученый отвечал:
«Будь это книги, — я б их не читал!»
Однажды с милою моей
Блуждая в чаще леса,
Я пошалил… И вдруг: «Не смей!
Я крикну!.. Прочь, повеса…»
А я в ответ ей: «Что ж, кричи…
Убью, кто б не вмешался!»
«Молчи, возлюбленный, молчи,—
Там кто-то показался…»
Пролетарский буревестник,
Укатив от людоеда,
Издает в Берлине вестник
С кроткой вывеской «Беседа».
Анекдотцы, бормотанье,—
(Буревестник, знать, зачах!) —
И лояльное молчанье
О советских палачах…
«А все-таки она вертится»
Начиркав фунта два страниц
О том, что гайка выше Данта,
Он вывел в вечность всех мокриц
Рекламным слогом прейскуранта.