Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 19 - Страница 38

Сося мундштук вишневый,
Гуляет Николай Кузьмич
В рубашке чесучовой.
Как две упругих колбасы,
Висят табачные усы,
И вдоль рубашки, для красы —
Шнур с кисточкой пунцовой.

А у пруда матрос Сысой,
В плечах — косая сажень,
Смолит челнок густой смолой,
Спокоен, тих и важен.
В траве валяется сапог,
Сверкают икры крепких ног,
Над лугом — шапкой пышный стог,—
И ветер так протяжен…

Фокс Мистик, куцый хвост задрав,
Бросая в воздух тело,
Беспечно носится средь трав
В азарте оголтелом.
А я сижу, склонясь в дугу,
На изумрудном берегу,
Но поплавок мой ни гу-гу…
Ну что ж… Не в этом дело!

Вдали у флигеля — семья
Укрылась в тень от зноя.
Накрытый столик, и скамья,
И платье голубое.
Сквозь сеть прибрежного хвоща
Ты слышишь аромат борща
И запах жирного леща,
И прочее такое?

«Война и мир» средь гамака
Страницы завивает,
А в доме детская рука
Чайковского терзает…
По-русски горлинка урчит,
По-русски дятел в ствол стучит,
По-русски старый парк молчит,
И пес по-русски лает.

А за оградою кольцом
Французская пшеница,
Часовня с серым петухом,
С навозом колесница…
Чужие, редкие леса,
Чужого неба полоса,
Чужие лица, голоса,—
Чужая небылица…

Баллада о русском чудаке

Василий Жуковский
Любил романтический рокот баллад,—
Наш век не таковский,
Сплошной спотыкач заменил элегический лад…
Но отдыха ради,
Сняв арфу с угрюмой стены,
Вернемся к балладе,
К напеву, подобному плеску волны.

В Латинском квартале
Жил русский учитель Игнатий Попов.
В коричневой шали
Гонял по урокам до поздних часов,
Томился одышкой,
Ел суп из разваренных жил,
Пил жидкий чаишко
И строго в душе идеалы хранил.

Летели недели,
Все туже и уже сжималось кольцо:
Рубашки редели,
Свинцовым налетом покрылось лицо.
Раз в месяц, краснея,
Он брал у патронов свой грош,
Надежду лелея
Купить, наконец, к октябрю макинтош.

Но мзда за уроки
В сравненье со мздой массажистки — пустяк:
Ведь дряблые щеки
Без крупных затрат не разгладишь никак…
О русский учитель,
Смирись и умерь свою прыть!
Донашивай китель —
Вовек макинтоша тебе не купить.

Однажды весною
Пронзительный ветер к Попову прилип,
Холодной волною
Обвился вкруг тела, — а к вечеру — грипп…
Хозяйка отеля,
Где жил наш нелепый аскет,
Шесть дней у постели
Сидела, склонивши к больному корсет.

Как скрипка венгерца,
Под бюстом массивным запела любовь…
Запрыгало сердце,
Взволнованный нос заалел, как морковь.
Поила малиной,
Варила бульон и желе
И с кроткою миной
Сменяла компрессы на жарком челе.

Она победила:
Игнатий Попов отдышался и встал.
Спокойно и мило
Madame повернула к Попову овал:
«Отель при мужчине —
Мне меньше труда и обуз.
По этой причине
Не вступите ль в брачный со мною союз?»

Два дня он томился:
Камин, и перина, и сытный обед!
На третий решился
И сунул учебники в старый портплед.
Подсчитывать франки?
Жильцов-голышей прижимать?
Откладывать в банке?
Тайком из отеля бежал он, как тать.

Греми, моя арфа,—
Исчез безвозвратно Игнатий Попов,
Без теплого шарфа,
С одною лишь парой холодных носков…
Под елью узорной
На местном погосте он спит?
Иль в Африке черной
Арабских верблюдиц, вздыхая, доит?

Подымем стаканы
За вышедший ныне в тираж идеал!
Попов этот странный
Меня не на шутку, друзья, взволновал…
Достойно героя —
Отринуть камин и обед
И в небо чужое
Поднять, словно знамя, свой старый портплед.

Эмигрантская песня

Пою вполголоса, чуть плещет балалайка,—
Нельзя мне громче петь…
«Я вас прошу, — сказала мне хозяйка,—
Не рявкать, как медведь!
Моих жильцов тревожит ваше пенье,
Здесь, друг мой, не шантан…»
Но наплевать, — ведь нынче воскресенье,—