Пусть только, злюка, не кусает в темя.
С издателем ослиной колбасой
Готов ты поделиться в это время…
Корректоров и тех готов простить,
Все их «досадные», как оспа, опечатки…
Сквозь сосны брызжет солнечная нить,
И ветер ласковый во все влетает складки.
Но если в этот трижды мирный час
Припрется дачник из лесного дома
И заскулит — в четырнадцатый раз! —
О кризисе, о близости разгрома,—
Вся святость, к дьяволу, с тебя слетает в миг…
Ты, в душу впившийся, гундосящий репейник!
С какой бы радостью тебя, копченый сиг,
Всадил бы я башкою в муравейник!..
Солнечная ванна
Вдоль по пляжу — пятна ближних…
Кто, задрав клешнею ногу,
Роет детскою лопаткой
Крутобокую берлогу,
Кто младенца плавать учит,
И бутуз, в испуге диком,
Миль на десять оглашает
Лес и берег буйным криком…
Плотный немец — локти к брюху,—
Пятки вскидывая к тылу,
Сам себя вдоль дюн гоняет,
Как цыганскую кобылу…
Эмигрантская Диана,
Мотылек на смуглых ножках,
Пронеслась веселой рысью
В изумрудных панталошках…
А в воде, на мелком месте,—
Темя в шлемах — огурцами,
Два обглоданных нудиста
Притворяются пловцами.
* * *
На песке томлюсь я в дюнах
В живописном беспорядке,
Чтобы солнечною ванной
Успокоить боль в лопатке.
Ближних нет. Порой над валом
Промелькнет в трико гусыня,—
Левый глаз чуть-чуть прищуришь,
И опять вокруг пустыня…
Сверху солнечная лава,
Снизу жаром жжет песчаным,—
Будто ты лежишь в духовке
Нашпигованный каштаном…
Муравей ползет по ляжке,
Плещет бабочка на вые,
И в глазах фонтаном искры,—
Ало-бело-голубые…
Ах, какие в это время
Мысли в черепе роятся!
Но без пишущей машинки —
Так к чертям и разлетятся…
В голове зевает вечность,
В сердце — огненные спицы,
А пониже — обалделость
Разомлевшей поясницы…
* * *
Врач-приятель мне в Париже
Объяснил весьма толково:
«Зря, дитя мое, на солнце
Не валяйтесь, как корова…
Алкоголь в приличной дозе
Подымает человека,—
Так и солнце, так и бабы,—
Как сказал Мартын Задека…»
Но лежать, считать минуты?
Где я здесь возьму будильник?
Сосны спят… Цикадный скрежет
Монотонен, как напильник…
Встанешь — вся спина пылает.
Боком выйдет эта лежка!
Завтра весь до пят облезу,
Как ошпаренная кошка…
А пока, — спасибо, солнце,
За тяжелый жар твой медный,
За чудеснейшие мысли,
Улетевшие бесследно…
Нынче я не догадался,
Нынче я был идиотом:
Завтра в дюны я с собою
Карандаш возьму с блокнотом.
Без вакансий
Вверх за лодочным сараем
Подымается тропинка…
Независимо и гордо
По корням стучит дубинка.
Справа сосны, слева море,
Посредине — я с собакой.
Жаба сунулась под камень
Торопливой раскорякой…
Что ты, друг мой! Ты ведь дома,—
Мне поступок твой неясен:
Эмигрант французской жабе
Совершенно безопасен…
В складках скал внизу открылся
Райский клок воды сапфирной.
Ни души… Морские травы,
Да над камнем кактус жирный.
И с крутой тропинки чертом,
Под ребром скалы прохладной,
Вниз — в игрушечную бухту
Так и ринулся я жадно…
* * *
Благодарными глазами
Я взглянул, вздохнув, вдоль склона:
Вот… До самого заката
Поиграю в Робинзона.
Но за камнем — гвоздь им в печень! —
В элегантнейшей палатке
Робинзоновская пара
Копошилась на площадке…
Он, на сук повесив галстук,
Перед зеркальцем овальным
Поправлял пробор свой жидкий
Жестом сдержанно-астральным…
А она в пижаме алой,
Наклонив серпом головку,
Над изящнейшим подносом
Томно чистила морковку.
Два складных паучьих кресла
Лиловели перед входом,
И на столике походном:
Граммофон и банка с медом…
Я зажал собаке морду,—
Надо вверх идти, однако.
Все вакансии на свете
Не для нас с тобой, собака…
* * *
У стволов автомобили
Мирно спят, блестя щитами.
Жесть консервных ржавых банок
Тускло блещет под кустами.
Загорелые, как пряник,
Две курносые Астарты
С быковидными юнцами
Под сосной играют в карты.
В глубине бока палаток
Раздувают тихо чрево…
С европейской точки зренья,
Оснований нет для гнева…
Что же ты, пришлец, томишься?
Подарить тебе весь берег,
Чтобы ты земле и небу
Не устраивал истерик?
Не пора ль к собакам бросить
Прометеево наследство
И, идя навстречу моде,
Добросовестно впасть в детство?..
Сам себя призвав к порядку,
Я пробил тростник боками
И пошел сквозь бор в местечко
В «буль» сражаться с рыбаками.
Дождь
Утром фермерша-старушка
В гости к нам пришла на дачку
И присела, отдуваясь,
У кривой сосны на тачку.
Платье — черным парашютом,
Лопухом плетеным шляпка…
В ручки пухлые дохнула,—
Старичкам всегда ведь зябко.