Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 19 - Страница 82

Дед! Куда ж они девали
Все червонцы, черт возьми?!»…

Капризные вирши

Помню май в Берлине блеклом:
Каждый день, как раб наемный,
Дождь с утра дубасил в стекла —
Монотонный, неуемный…
Хлюпал-булькал плеск струистый.
Разбухало все в природе,—
Вишни были водянисты,
И табак сырел в комоде.
Переулок был безлюден,
Тая в мутной синеве,
И мозги мои, как студень,
Колыхались в голове.

Не потоп ли? Весь в смущенье,
Ощутил я трепет рабий:
Потерял Господь терпенье,—
И опять разверзлись хляби…
Я к издателю собрался
Сговориться о ковчеге,
Но подумал… и остался:
Пусть уж тонет, дьявол пегий!
Сквозь гардины с дрожью в теле
Заглянул я за карниз:
Пустяки! Вода с панели
Уходила в трубы вниз.

А теперь сижу я в Риме.
Август месяц на исходе,
Но лучи неукротимы
От восхода до захода.
Ртуть за градусник полезла,
Сохнут пальмы, скачут блохи,
Вся вода в трубе исчезла
И из крана — только вздохи.
Целый день лимонным соком
Укрощаю душный жар,
А сквозь ставень медным оком
Рдеет солнечный пожар.

О Господь! Твои загадки
Выше нашего сознанья…
Мне ли править опечатки
В пестрой книге мирозданья?
Но глаза к Тебе подъемлю,
Чтоб Тебя обеспокоить:
Ты не мог ли нашу землю
Лучше как-нибудь устроить?
Климат мог быть в центре суше,
А на юге посвежей,
Или б дал нам вместо туши
Тело легкое чижей…

Дождь иль зной, а чиж-мечтатель
Распевает гимн в три ноты.
Платье, кровля и издатель —
Никакой о них заботы!
Что ему наш мир бездушный,
Революции и визы?
Вон обед его воздушный —
Сотни мошек бледно-сизых…
Вся земля ему отрада,
Всюду родина над ним —
И совсем ему не надо
Ни в Берлин летать, ни в Рим.

Лирическая кухарка

Блестя золотыми зубами,
Из парка
Выходит кухарка-швейцарка
С бобами.
Расставила боком подметки,
Застыла:
На липе разлапистой гулко и четко
Воркует голубка… Как мило!
Две бабочки вьются над маком,—
Жених и невеста.
Сияя восторженным лаком,
Кухарка — ни с места.
Посмотрит на тучки,
На желтых утят в светло-сизой капусте
И сложит умильно швейцарские ручки
На бюсте.

* * *

А в кухне клокочет бульон,
Бежит через край,
На блюде охапка сырых макарон,
Под блюдом — рассыпанный чай,—
И мухи, на мясо усевшись гурьбой,
Жужжат вперебой…
Какая обида!
Напрасно уныло взывает хозяйка:
«Где Фрида?!»
Поди — и узнай-ка…

* * *

О Фрида, цвети без забот!..
Случаен твой жребий кухарки:
Дух Сафо встревоженно-жаркий
В тебе несомненно живет.
Прими же мой братский привет!
Когда-нибудь, выбравши время,
Тебе возложу я на темя
Венок из твоих невозможных котлет.

Апрель

С задорным лаем мчатся псы,
Платан проснулся бурый,
А наш консьерж завил усы
И строит прачке куры…
На скамьях — солнечная ртуть.
В коляске два младенца
Друг дружку сцапали за грудь,
Задравши вверх коленца.
Средь серых стен над мостовой
Вдоль старого базара
Сверкает вешней синевой
Небесная Сахара.
В кустах зеленый птичий рай,
Каштан в ажурных бантах,
И даже старенький трамвай
Весь в легких бриллиантах…
В витринах прачечной сквозят
Пленительные плечи…
Консьерж погиб, — апрельский яд
Смертельнее картечи!

Урок

Однажды средь мирной прогулки
Мне друг мой, прозаик, сказал:
— Читать надо дерзко и гулко,
Чтоб звуком заполнить весь зал!

Чтоб лампы на люстрах дрожали!
Чтоб замер у двери ажан…
Но правую руку вначале
Ты можешь засунуть в карман…

А после — восторженным жестом
Воздень ее вдруг к потолку!
Взбей слово рассыпчатым тестом,
Воркуй, как глухарь на току…

Нелепо, подобно жирафу,
Торчать на эстраде в тоске:
Давид выходил к Голиафу
С одною пращою в руке.

Не мямли, краснея позорно,
Не ной в носовую дуду.
Глазами фиксируй упорно
Девицу в четвертом ряду.

Концы подавай полногласно —
То басом, то нежным альтом,
И если услышишь: «Прекрасно!»,
Подайся вперед животом.

………………………………………………
Прозаик устроил свой вечер,
А я поучиться пришел.
Три люстры горели, как глетчер,
Сиял лакированный пол.