Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 19 - Страница 66

Бродягу приласкал.

Иногда

Проснешься ночью… На полу сквозит
Сквозь щели ставень лунная решетка.
Стучат часы загадочно и четко.
Перед камином меркнет медный щит.
Ногам тепло — и долго смотришь в щели…
Кто я и где? Быть может, домовой,
Свернувшийся к камину головой
На чьей-то человеческой постели?
Быть может, призрак, вылезший из книг,
Туманное созданье Андерсена,
Удрав из долгого наскучившего плена,
Лелеет свой живой и теплый миг?
Иль просто кот, бездумная душа,
Пригретый складками взъерошенного пледа,
Зевает, ноги вытянув, как Леда,
И втягивает ноги, не дыша?..
Иль, может быть, — бродячий подмастерье —
В глухой таверне жду рассветной мглы,
И вот сейчас — петух, раскинув перья,
Веселым зовом огласит углы.

* * *

Пусть утром вновь вернусь в свое житье:
Свой век и стойло вспоминаю с болью…
Душа, порвав с навязанною ролью,
Ткет в лунный час иное бытие.

Ночные ламентации

Ночь идет. Часы над полкой
Миг за мигом гонят в вечность.
За окном бормочет ветер,
Безответственный дурак…
Хоть бы дьявол из камина
В этот час пустынный вылез,—
Чем гонять над Сеной тучи,
Головой ныряя в мрак…
Я б ему, бродяге злому,
Звонко «Демона» прочел бы —
И зрачки б его сверкали,
Как зарницы, из-под век.
Нет — так нет. Паркет да стены,
Посреди коробки тесной,
Словно ерш на сковородке,
Обалделый человек…
Перед пестрой книжной полкой
Все качаешься и смотришь:
Чью бы тень из склепа вызвать
В этот поздний, мутный час?
Гейне — Герцена — Шекспира?
Но они уж все сказали
И ни слова, ни полслова
Не ответят мне сейчас.
Что ж в чужой тоске купаться?
И своя дошла до горла…
Лучше взять кота под мышку
И по комнате шагать.
Счастлив ты, ворчун бездумный,
Мир твой крохотный уютен:
Ночью — джунгли коридора,
Днем — пушистая кровать.
Никогда у лукоморья
Не кружись, толстяк, вкруг дуба,—
Эти сказки и баллады
До добра не доведут…
Вдруг очнешься: глушь и холод,
Цепь на шее все короче,
И вокруг кольцом собаки…
Чуть споткнешься — и капут.

У окна

Грохочет мартовский ветер.
И солнце — бронзовый шар —
Зажгло в облезлых платанах
Холодный бенгальский пожар.

А мимо окна несется
Поток фигурок смешных:
Собачки в пестрых попонках
И люди в кашне шерстяных.

Душевным насморком болен,
Смотрю на четыре стены,
Но моль над чернильницей вьется
В предчувствии синей весны…

И даже паук проснулся —
Качает липкую нить…
А мне вот одно осталось:
Пить чай и жадно курить.

Под дверью письмо зашуршало —
Друг шлет средиземный привет.
«На юге по всем долинам
Миндальный раскрылся цвет…»

Миндальный? Пускай миндальный.
Дойдет и до нас черед…
Уже во всех прейскурантах
Черешня в Париже цветет.

Опять облака над бульваром
Всплывут, как стаи медуз…
И с полки снимаю я глобус,
Земной разноцветный арбуз.

И вот исчезают обои,
Белеет маяк над скалой,
Шипят веселые волны,
И палуба дышит смолой…

Ну что ж… Апрель у порога,
А пристань у нас на углу:
За франк с полтиной по Сене
Проедусь с собакой в Сен-Клу.

Мимоза

Вон склонился над хижиной мшистой
Узловатый и теплый ствол.
Ветром свеянный пух душистый
Желтым снегом усеял стол…
Сквозь узорчато-сизые ленты
Голубеет туманный дол.

Ты, мимоза, сквозная келья,
Придорожный кудрявый шатер!
Канареечный цвет, как зелье,
Укачал, затуманил взор…
В снежных стружках зыблется море,
Над песками — взлохмаченный бор.

Прислонюсь к стволу у изгиба…
Горький ладан свеж и тягуч.
На руке, как ленивая рыба,
Сонно блещет пробившийся луч.
Леденцом извилистым льется
Вдоль канавки игрушечный ключ.

Может быть, я домой вернулся?
Прокружил всю жизнь, как шальной,
И под старой мимозой очнулся…
Вон и тачка, и пень за сосной.
Разве в детстве — во сне, наяву ли
Со щенком не лежал я здесь в зной?

Чу… Сорока крылом замахала,
С виноградной летит полосы
И стрекочет: «Узнала! Узнала!
Вон следы вдоль песчаной косы…
Только куртка на нем другая
И совсем побелели усы…»

Дымно-желтые ленты бесшумно
Нависают, дрожат и кадят.
Если руки сложить бездумно
И смотреть на далекий скат:
Все мое — и холмы, и дорога,
И скамья, и стол, и закат…

Семь чудес

Об этом не пишут в передовицах