И болтая цветными кистями.
Тянет в гору ушастый чудак
Колесницу-двуколку с камнями…
Ветер северный злее бича,
Мчатся ржавые листья платана,
Но железная тяга плеча,
Как машинный рычаг, неустанна…
За мотором мелькает мотор,
Плащ шуршит над вздремнувшим возницей,
Умный зверь сквозь взметнувшийся сор
Твердо правит своей колесницей.
У постройки копны этажей,
Словно вкопанный, встанет он круто,
С грубым грохотом ржавых ножей
Хлынет наземь холм темного бута…
Пар клубится над блеском спины.
Ветер дует из синих окраин…
Мул покорно стоит у стены,
В траттории продрогший хозяин.
Мерзнут слезы. День скучен и сер.
Отдыхают набухшие жилы.
А напротив незрячий Гомер
Холодеет над выступом виллы.
II
В Кампанье
Со щенком, взлохмаченным бродягой,
Мы ушли в поля.
Лента гор цвела лиловой сагой.
Ветер и земля…
Римский мост под пестрой колымагой
Круче корабля.
Опьянел мой пес от вольной шири —
Две звезды в зрачках.
Поздний шмель зудит на тихой лире,
Небо в облаках.
Человек, влача ступни, как гири,
Пашет на быках.
Овцы склон за башнею покрыли —
Зелень и руно.
Солнце брызнуло столбом закатной пыли
В синее окно.
Не мираж ли злые наши были,—
Горькое вино?
В камышах дымится малярия,
Плащ к воде склоня.
Пес, домой! Молчат поля глухие.
Дробный стук коня…
Над харчевней кроткая Мария
И глазок огня.
III
В винной лавке
За прилавком — курчавый синьор.
Над прилавком — фиаски.
А в витрине зеленый ликер
Строит пьяницам глазки.
Приподняв изумленную бровь,
Старушонка смакует
Виноградную темную кровь
И с подручным флиртует…
Господин на собачьем меху —
Весь из синеньких жилок —
И подросток в гагачьем пуху
Ждут покорно бутылок.
Шали томно дрожат бахромой.
Кошка хлопнула крышкой.
Сверху с лестницы мальчик хромой
Лезет с ромом под мышкой.
А с оливковым маслом чаны
Из густой терракоты
По углам, под крылом тишины,
Полны сладкой дремоты…
Если тихо сидеть у окна,
Липкий столик качая,
Наклонясь над бокалом вина
Цвета крепкого чая,
И смотреть на входящих людей,
На палитру ликеров,
Слушать с улицы дробь лошадей
И сирены моторов —
В сердце вспыхнет беспечная ложь
Все, что было, как путь бездорожный…
Эй, синьор! Закрываете? Что ж…
Домечтать и на улице можно.
IV
Папское барокко
Склонив умильно выи
Над кровлею крутой,
Позируют святые,
Раскинув плащ фатой.
А под фронтоном крыши
Средь ровных желобков
Спит в раковинах ниши
Ряд томных стариков.
Волнуясь, стынут складки,
Тела — сплошной потоп,
А руки их так сладки,
Как каменный сироп.
Античные колонны,
Втисненные в фасад,
Напрасно убежденно
О строгости кричат:
Вокруг струится пламя
Волнистых завитков,—
Вот — пояс словно знамя,
Вот — чуб из мотыльков…
Среди любой прогулки,
Вдоль улиц бросив взгляд,
Ты в каждом переулке
Найдешь такой фасад.
Профан! Прищурив око,
Ужель ты скажешь: «гиль!»
Се папского барокко
Наивно-пышный стиль.
В гостинице «Пьемонт»
I
В гостинице «Пьемонт» средь уличного гула
Сидишь по вечерам, как воробей в дупле.
Кровать, комод, два стула
И лампа на столе.
Нажмешь тугой звонок, служитель с маской Данте
Приносит кипяток, подняв надменно бровь.
В душе гудит andante,
Но чай, увы, — морковь.
На письменном столе разрытых писем знаки,
Все непреложнее итоги суеты:
Приятели — собаки,
Издатели — скоты.
И дружба, и любовь, и самый мир не пуф ли?
За стенами блестит намокшая панель…
Снимаю тихо туфли
И бухаюсь в постель.
II
Хозяйка, честная и строгая матрона,
Скосив глаза на вздувшееся лоно,
Сидит перед конторкой целый день,
Как отдыхающий торжественный тюлень.
Я для нее — один из тех господ,
Которым подают по воскресеньям счет:
Простой синьор с потертым чемоданом,
Питающийся хлебом и бананом.
О глупая! Пройдет, примерно, год,
И на твоей гостинице блеснет:
«Здесь проживал…» Нелепая мечта,—
Наверно, не напишут ни черта.
III
За стеной по ночам неизвестный бандит
С незнакомым сопрано бубнит и бубнит:
«Ты змея! Ты лукавая, хитрая дрянь…»
А она отвечает, зевая: «Отстань».
«Завтра утром, ей-Богу, с тобой разведусь».
А она отвечает: «Дурак! Не боюсь!»