Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 19 - Страница 47

Готовится (приятней нет вестей!)
В день двадцать пятый декабря, — не ближе,—
Чудеснейшая елка для детей.
Прошу вас, друг мой, тисните в газете,
Чтоб вымыли и выстригли ребят.
Пускай приходят взрослые и дети,
Я, — запишите, — буду очень рад!»

____

В смущении подвинулся я к краю,
Часы со столика упали на кровать…
Мой гость исчез… Я просьбу исполняю.
Тургеневу могу ль я отказать?

Размышления у подъезда «Лютеции»

Куда тебя судьба не сунет головою —
На журналистский ли, на докторский ли бал,
Ты всюду чувствуешь с симпатией живою,
Что ты опять в родной уезд попал.

Опять у вешалки, над тем же самым местом,
Увидишь в зеркале знакомый поворот;
Все та же дама прошлогодним жестом
Все так же красит прошлогодний рот.

И те же самые у входа контролеры,
В петлицах бантики, беспомощность в зрачках,
Все те же смокинги, жилеты и проборы,
Лишь седины прибавилось в висках…

Идешь по лестнице и с зоркостью поэта,
Не вскинув глаз, доходишь до всего:
Вот это ноги адвоката Дзета,
А это ножки дочери его.

Взбегает лань все в той же алой шали,
За ней с одышкою все тот же старый лев…
Хирург знакомый томно пляшет в зале,
Бородку ввысь мечтательно воздев.

Не прошлогодняя ль дрожит в буфете водка?
Омолодились лишь индюшка и балык…
О ты, которая так ласково и кротко
Прикалываешь к курице ярлык!

Пройдешься медленно вдоль пестрой лотереи:
Опять автографы, два шарфа и этюд.
В углу за кассой две бессменных Лорелеи,
У всех простенков беспризорный люд…

Но под жилеткою так сладко ноют кости,
Как будто невзначай под Рождество
К соседям давнишним ты вдруг свалился в гости
Иль на семейное ввалился торжество.

Опять поймаешь в коридорчике коллегу
И, продолжая прошлогодний диалог,
Как встарь, придешь к буфету и с разбегу
Холодной рюмкой подчеркнешь итог…

Когда ж, к прискорбию, — о Господи, помилуй! —
Тебе придется что-нибудь читать,
И над эстрадой с прошлогодней силой
Цветник уездный расцветет опять,—

Любой в нем нос изучен в полной мере,
Любой в нем лоб знаком, как апельсин,
И снова кажется, что пред тобой в партере
Сидит четыреста кузенов и кузин.

И так потянет, сбросив с плеч разлуку,
И предвкушая наш дальнейший путь,
До восемнадцатого ряда всем им руку
Сочувственно с эстрады протянуть…

«1928»

Над станцией в гирлянде: «Двадцать восемь».
Холодных цифр нам темен скучный блеск.
Мы средь чужих — молчим, не ждем, не просим,
Не к нам струится телеграфный треск.

Чрез пять минут ревущая машина
В четвертом классе вдаль умчит нас вновь.
Вновь за окном блеснет реклама-шина,
Мелькнет труба — гигантская морковь.

Мы на ходу под говорок колесный
Куем и пишем, шьем, строгаем, спим,
И каждому иначе машут сосны,
И разное рассказывает дым.

Но здесь, на станции, в миг праздного этапа,
Эй, земляки, сгрудимся в тесный круг…
Вот здесь, в углу, вблизи глухого шкапа,
Пускай зазеленеет русский луг!

Летят года, как взмыленные кони,—
Еще не слышно благостных вестей…
Пожмем друг другу крепкие ладони
И лапки милые примолкнувших детей.

Пусть наших жен исколотые пальцы
Нас теплой бодростью поддержат в этот миг…
В чужих гостиницах, ночные постояльцы,
Мы сдержим звон проржавленных вериг.

Дом в Монморанси

Дом, как ковчег. Фасад — кормой широкой.
По сторонам молчат стволы в плюще,
У стенки — кролики, площадка для песка,
Вдали полого-изумрудная лужайка…
А в доме гости: у распахнутых дверей
Стоят и смотрят — старые, седые.
Глаза помолодели в этот день,
Но сдержанны взволнованные лица.
В столовой ожерелие голов:
Каштановых, льняных и золотистых,—
И звезды разноцветных детских глаз.
Упала ложка… Вспыхнул детский смех.
Вздыхают губы, шевелятся ножки,—
В окне деревья, облака и солнце.
Скорей бы пообедать и к гостям!

* * *

Кружились дети легким хороводом
И пели песни. Русские слова…
Так дружно топотали башмачки,
И так старательно напев сплетали губы.
Потом плясали в радостном кругу
Два одуванчика — боярышни-девчурки.
Прихлопывали взрослые в ладони,
В окне сияла кроткая весна,
А в детском креслице сидел в углу малыш,
Трехлетний зритель, тихий и степенный,
Пушились светлым пухом волоски…
Шумят, поют — и столько новых дядей…
Расплакаться иль звонко рассмеяться?
Картинки детские пестрели на стене,
Мы, взрослые, сидели на скамейке,
И мысль одна в глазах перебегала: